Меню сайта
Календарь
| « Апрель 2024 » | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |
| 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |
| 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 |
| 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 |
| 29 | 30 | |||||
Архив записей
Статистика
Поделиться ссылкой
Беляев В.Г.
Монополия УК в уголовном законодательстве России
Субъект преступления создает не просто конфликт, а кризис – разрешимый,
разрешаемый, обязанный быть разрешенным – но все-таки именно кризис в
отношениях с государством. Субъект любого иного деликта входит лишь в
локальное, ситуационное противоречие лишь с конкретным велением или
запретом, не выходя при этом из прежнего, обычного, неизменяемого своего
статуса. И государство столь же ординарно реагирует на ординарное
правонарушение, не прибегая к мерам экстраординарным.
И
только преступление не просто вредит правопорядку в целом. Оно именно
потому и вредит правопорядку в целом, что не только конфликтует с
основами юридического мироустройства, но по логике вещей и для
противодействия себе неизбежно требует вынужденного, разумно
ограниченного и столь же разумно решительного принесения в жертву –
пусть даже в священную жертву – ряда безусловно важных элементов
правопорядка. Государству приходится односторонне менять гражданский и
вообще конституционный статус субъекта путем лишения и (или) ограничения
его (и не только его) многих гарантий и свобод, возложения на него (и
не только на него) многих экстраординарных обязанностей.
Реагируя именно так, государство переводит и себя в новое, совсем иное состояние. Оно не только иначе строит свои отношения с субъектом. Оно и само становится не просто первым, первичным и главным потерпевшим от преступления, но и первым, первичным и главным его противовесом, точнее – противоборцем. Юридические жертвы неизбежны и здесь. Государство вынуждается действовать не только по правилам, но и в порядке исключения из правил. Нормы иррегулярные получают преимущество перед регулярными и в данном случае. Государство, таким образом, действует не в обычном, титульном, стационарном своем статусе, а в статусе, им самым изменяемом не только в лучшую сторону, поскольку преобразования затрагивают не только субъекта.
Таким образом, уголовная ответственность выступает как статутная, конституционная ответственность – личности перед государством и государства перед личностью. Кризис, создаваемый субъектом преступления, по существу и даже по форме, материально и процессуально, есть кризис конституционный. Конституционная природа этого кризиса – необходимое основание и достаточное обоснование конституционной природы уголовного права (материального и процессуального) как единого и комплексного права, производного от центрального своего института – от института уголовной ответственности.
Уголовное право как единый материально-процессуальный комплекс можно было бы определить примерно следующим образом:
Уголовное право есть исключительная отрасль конституционного права, регулирующая ответственность лица, совершившего преступление, перед государством и ответственность государства перед этим лицом, в частности – регулирующая применение чрезвычайных мер (законодательных, организационных, процедурных, превентивных, репрессивных, пенитенциарных и иных мер) борьбы с чрезвычайными правонарушениями (преступлениями).
Уголовное право, в силу конституционной своей природы, специфично тем, что единственным источником его норм может быть только монографический закон конституционного ранга – Уголовный кодекс.
Было бы логично, если бы вся статья 1 УК гласила только одно: «Уголовное законодательство Российской Федерации состоит только из настоящего Кодекса». Однако в той же самой части первой этой статьи говорится: «Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». Выходит, создается возможность вместо обычного изменения и дополнения норм УК принимать какие-то новые законы, то есть законы другие, законы неуголовные, но уголовную ответственность все-таки предусматривающие. Практически речь может идти об изменении и дополнении уголовного законодательства, в УК уже сосредоточенного, не законами, а нормами иного уровня, лишь приравниваемыми к закону (не о том ли говорит явная и подспудная активность приверженцев указного или президентского права).
Буквальное и прочее толкование вынуждает прийти к выводу, что эти новые законы включению в УК лишь подлежат (стилистика не императивная, как положено закону, а всего только декларативная, повествовательно-эпическая), но вовсе не обязательно должны включаться в него. Не исключается, таким образом, создание и применение, наряду с УК, совсем другого, конкурирующего с УК, корпуса уголовных законов – тех самых «новых», в УК еще не включенных, но вполне уже могущих действовать до включения в УК и независимо от него.
Другой подрыв какого-никакого, но все же единого УК содержится в части второй статьи 1. Никто не проводил официальной экспертизы соответствия УК Конституции и общепризнанным принципам и нормам международного права. Утверждение, что УК именно на них основывается, могло бы иметь смысл как результат указанной экспертизы, но без такого исследования выглядит априорным, хвалебным и просто бессодержательным.
Во-первых, это утверждение звучит как запрет сомневаться в конституционности УК в целом и даже любого отдельного его положения. А почему, собственно? Практика уже знает случаи, когда судами общей юрисдикции признавались противоречащими Конституции нормы Гражданского кодекса. Такое право низовых судов само по себе спорно и попросту нелогично, но тогда зачем эту нелогичность делать неравной, почему презюмировать святость УК и отказывать в том же нимбе ГК?
Во-вторых, общепризнанные принципы и нормы УК по всем конкретным юридическим параметрам отличны от общепризнанных принципов и норм международного права – особенно по степени общепризнанности и нормативности. Хоть кто-нибудь согласится, чтобы нормы УК были по действенности своей равны пусть даже Уставу ООН? После Югославии, Ирака и кого еще следующего какие еще нужны аргументы? Ссылки на приоритет международного права несостоятельны потому хотя бы, что мировое сообщество как целое отнюдь не выше многих своих членов по уровню и культуре, потому и примером для них не обязано быть.
Мировое сообщество построено не на мнимом альтруизме и филантропии нынешних его главарей, не на принципах, идеалах, законах, а на грубом примате интересов самых грубых. Ниоткуда не следует, будто бы для всех нас обязательно подчинение наших интересов интересам того совершенно не демократического сообщества, где над силой аргументов преобладают аргументы силы, где царят и правят особо точные ракетно-бомбовые удары по школам и больницам, опережающее беспокойство о женевских гарантиях для тех, кто бомбит, и отсутствие всякого присутствия заботы о тех же гарантиях для тех, кого бомбят.
Наша Конституция смертную казнь допускает, а Уголовный кодекс конкретно регламентирует возможность ее назначения. Смертная казнь – вопрос сначала социологический, а уже потом юридический. То или иное решение его зависело, зависит, будет зависеть от истории, а не от перехода от силлогизмов к силлогизмам. Во всяком случае, это вопрос конституционный. Решаться он может и должен только в порядке нормальном – демократическом, конституционном, российском, суверенном.
Вместо этого царит и правит тот беспредел, который наглые его поклонники именуют… правовым! Пресловутый мораторий, само понятие коего нашему законодателю неведомо, введен актами вообще ненормативными (всего лишь рекомендации Совета Европы, инстанции ни для кого не высшей), указом (не законом и тем более не Конституцией. Кроме того, Президент праве помиловать в принципе любое число конкретных приговоренных, но нет у него права принимать общее решение об общем неприменении меры, предусмотренной Конституцией и Уголовным кодексом).
Мораторий принят в нарушение Конституции, в обход парламента, вне рамок Уголовного кодекса, работает на разъединение общества. Он и юридически не может пока что означать ничего иного, как льготное страхование жизни любому новому Чикатило. Чем он его заслужил?
Исподволь навязывается введение прямого действия конвенций и других затрагивающих вопросы уголовного права международных актов, Россией необязательно ратифицированных и даже на подписание которых ее представителями обязательно должно испрашиваться согласие Госдумы с точным мандатом – на что соглашаться или не соглашаться.
Еще римляне требовали – не законы должны приспосабливаться к политике, а политика к законам. Это тем более относится к политиканству.
Интернационализация, кооперация, антикриминальная солидарность человечества, народов и государств как естественная закономерность прогресса требует соответственных прогрессивных, органических, системных, несуетливых – то есть культурных и демократических форм, методов, процедур. Извращением будет и уже выступает диктат сил безусловно мощных и динамичных, но исторически еще не вышедших из возраста выскочек и все проблемы своей пубертатной цивилизации, своего действительно трудного, переходного возраста решающего за счет более зрелых культур.
Выходит, что и такое сугубо внутреннее дело, как Уголовный кодекс и уголовное право, также становится ареной столкновения интересов и вписывается в конфликт, например, обладателей дефицитных ресурсов с претендентами на силовой доступ к ним.
Уголовный кодекс не нуждается в конкурентах, дублерах, эрзацах, противовесах и т.п. Верховный Суд еще не избавил себя от претензий на роль «второго законодателя». Свои постановления он по-прежнему не мотивирует доводами юридическими и логическими, все еще требует соответствия приговора закону и своим постановлениям, хотя вполне достаточно согласия «всего лишь» с самим законом. Возможно, такая подмена объясняется большей привлекательностью имиджа законодателя, хотя и не первого сорта, по сравнению с более сложным и трудоемким бременем первого правоприменителя, авторитет которого предстоит завоевывать и подтверждать.
Конституционный Суд мог бы отойти от самосозерцания перерастания своих непредусмотренных Конституцией и законом «правовых позиций» в сомнительную надотрасль какого-то надправа. Вместо этого он мог бы основательно почистить УК, его противоречия и нестыковки.
Могло бы иметь смысл новое конституционное и вообще профессиональное правосознание Конституционного Суда, более самостоятельное переосмысление его судьями самой Конституции.
Полезным может оказаться отказ от обожествления, абсолютизации и персонификации случайностей и превратностей ее создания и принятия. Так ли уж бесспорно суждение М.В. Баглая, будто нынешнюю Конституцию уместно именовать ельцинской (по аналогии с деголлевской)?
В истории такие эпитеты и сравнения, особенно сравнения несравнимого, выражают скорее уровень конституций, чем собственно авторство их. Если Конституцию и почитать ельцинской, то из всего сего никак не следует обязательность правопонимания, правосознания и правоприменения всего лишь ельцинского.
© Беляев Валерий Григорьевич
Опубликовано в издании: Современные проблемы взаимодействия материального и процессуального права России: теория и практика : материалы Всероссийской научно-практической конференции (17-18 апреля 2003 г.). - Екатеринбург: УрГЮА. -2004. - Ч. 2. - C. 299-304.
Реагируя именно так, государство переводит и себя в новое, совсем иное состояние. Оно не только иначе строит свои отношения с субъектом. Оно и само становится не просто первым, первичным и главным потерпевшим от преступления, но и первым, первичным и главным его противовесом, точнее – противоборцем. Юридические жертвы неизбежны и здесь. Государство вынуждается действовать не только по правилам, но и в порядке исключения из правил. Нормы иррегулярные получают преимущество перед регулярными и в данном случае. Государство, таким образом, действует не в обычном, титульном, стационарном своем статусе, а в статусе, им самым изменяемом не только в лучшую сторону, поскольку преобразования затрагивают не только субъекта.
Таким образом, уголовная ответственность выступает как статутная, конституционная ответственность – личности перед государством и государства перед личностью. Кризис, создаваемый субъектом преступления, по существу и даже по форме, материально и процессуально, есть кризис конституционный. Конституционная природа этого кризиса – необходимое основание и достаточное обоснование конституционной природы уголовного права (материального и процессуального) как единого и комплексного права, производного от центрального своего института – от института уголовной ответственности.
Уголовное право как единый материально-процессуальный комплекс можно было бы определить примерно следующим образом:
Уголовное право есть исключительная отрасль конституционного права, регулирующая ответственность лица, совершившего преступление, перед государством и ответственность государства перед этим лицом, в частности – регулирующая применение чрезвычайных мер (законодательных, организационных, процедурных, превентивных, репрессивных, пенитенциарных и иных мер) борьбы с чрезвычайными правонарушениями (преступлениями).
Уголовное право, в силу конституционной своей природы, специфично тем, что единственным источником его норм может быть только монографический закон конституционного ранга – Уголовный кодекс.
Было бы логично, если бы вся статья 1 УК гласила только одно: «Уголовное законодательство Российской Федерации состоит только из настоящего Кодекса». Однако в той же самой части первой этой статьи говорится: «Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». Выходит, создается возможность вместо обычного изменения и дополнения норм УК принимать какие-то новые законы, то есть законы другие, законы неуголовные, но уголовную ответственность все-таки предусматривающие. Практически речь может идти об изменении и дополнении уголовного законодательства, в УК уже сосредоточенного, не законами, а нормами иного уровня, лишь приравниваемыми к закону (не о том ли говорит явная и подспудная активность приверженцев указного или президентского права).
Буквальное и прочее толкование вынуждает прийти к выводу, что эти новые законы включению в УК лишь подлежат (стилистика не императивная, как положено закону, а всего только декларативная, повествовательно-эпическая), но вовсе не обязательно должны включаться в него. Не исключается, таким образом, создание и применение, наряду с УК, совсем другого, конкурирующего с УК, корпуса уголовных законов – тех самых «новых», в УК еще не включенных, но вполне уже могущих действовать до включения в УК и независимо от него.
Другой подрыв какого-никакого, но все же единого УК содержится в части второй статьи 1. Никто не проводил официальной экспертизы соответствия УК Конституции и общепризнанным принципам и нормам международного права. Утверждение, что УК именно на них основывается, могло бы иметь смысл как результат указанной экспертизы, но без такого исследования выглядит априорным, хвалебным и просто бессодержательным.
Во-первых, это утверждение звучит как запрет сомневаться в конституционности УК в целом и даже любого отдельного его положения. А почему, собственно? Практика уже знает случаи, когда судами общей юрисдикции признавались противоречащими Конституции нормы Гражданского кодекса. Такое право низовых судов само по себе спорно и попросту нелогично, но тогда зачем эту нелогичность делать неравной, почему презюмировать святость УК и отказывать в том же нимбе ГК?
Во-вторых, общепризнанные принципы и нормы УК по всем конкретным юридическим параметрам отличны от общепризнанных принципов и норм международного права – особенно по степени общепризнанности и нормативности. Хоть кто-нибудь согласится, чтобы нормы УК были по действенности своей равны пусть даже Уставу ООН? После Югославии, Ирака и кого еще следующего какие еще нужны аргументы? Ссылки на приоритет международного права несостоятельны потому хотя бы, что мировое сообщество как целое отнюдь не выше многих своих членов по уровню и культуре, потому и примером для них не обязано быть.
Мировое сообщество построено не на мнимом альтруизме и филантропии нынешних его главарей, не на принципах, идеалах, законах, а на грубом примате интересов самых грубых. Ниоткуда не следует, будто бы для всех нас обязательно подчинение наших интересов интересам того совершенно не демократического сообщества, где над силой аргументов преобладают аргументы силы, где царят и правят особо точные ракетно-бомбовые удары по школам и больницам, опережающее беспокойство о женевских гарантиях для тех, кто бомбит, и отсутствие всякого присутствия заботы о тех же гарантиях для тех, кого бомбят.
Наша Конституция смертную казнь допускает, а Уголовный кодекс конкретно регламентирует возможность ее назначения. Смертная казнь – вопрос сначала социологический, а уже потом юридический. То или иное решение его зависело, зависит, будет зависеть от истории, а не от перехода от силлогизмов к силлогизмам. Во всяком случае, это вопрос конституционный. Решаться он может и должен только в порядке нормальном – демократическом, конституционном, российском, суверенном.
Вместо этого царит и правит тот беспредел, который наглые его поклонники именуют… правовым! Пресловутый мораторий, само понятие коего нашему законодателю неведомо, введен актами вообще ненормативными (всего лишь рекомендации Совета Европы, инстанции ни для кого не высшей), указом (не законом и тем более не Конституцией. Кроме того, Президент праве помиловать в принципе любое число конкретных приговоренных, но нет у него права принимать общее решение об общем неприменении меры, предусмотренной Конституцией и Уголовным кодексом).
Мораторий принят в нарушение Конституции, в обход парламента, вне рамок Уголовного кодекса, работает на разъединение общества. Он и юридически не может пока что означать ничего иного, как льготное страхование жизни любому новому Чикатило. Чем он его заслужил?
Исподволь навязывается введение прямого действия конвенций и других затрагивающих вопросы уголовного права международных актов, Россией необязательно ратифицированных и даже на подписание которых ее представителями обязательно должно испрашиваться согласие Госдумы с точным мандатом – на что соглашаться или не соглашаться.
Еще римляне требовали – не законы должны приспосабливаться к политике, а политика к законам. Это тем более относится к политиканству.
Интернационализация, кооперация, антикриминальная солидарность человечества, народов и государств как естественная закономерность прогресса требует соответственных прогрессивных, органических, системных, несуетливых – то есть культурных и демократических форм, методов, процедур. Извращением будет и уже выступает диктат сил безусловно мощных и динамичных, но исторически еще не вышедших из возраста выскочек и все проблемы своей пубертатной цивилизации, своего действительно трудного, переходного возраста решающего за счет более зрелых культур.
Выходит, что и такое сугубо внутреннее дело, как Уголовный кодекс и уголовное право, также становится ареной столкновения интересов и вписывается в конфликт, например, обладателей дефицитных ресурсов с претендентами на силовой доступ к ним.
Уголовный кодекс не нуждается в конкурентах, дублерах, эрзацах, противовесах и т.п. Верховный Суд еще не избавил себя от претензий на роль «второго законодателя». Свои постановления он по-прежнему не мотивирует доводами юридическими и логическими, все еще требует соответствия приговора закону и своим постановлениям, хотя вполне достаточно согласия «всего лишь» с самим законом. Возможно, такая подмена объясняется большей привлекательностью имиджа законодателя, хотя и не первого сорта, по сравнению с более сложным и трудоемким бременем первого правоприменителя, авторитет которого предстоит завоевывать и подтверждать.
Конституционный Суд мог бы отойти от самосозерцания перерастания своих непредусмотренных Конституцией и законом «правовых позиций» в сомнительную надотрасль какого-то надправа. Вместо этого он мог бы основательно почистить УК, его противоречия и нестыковки.
Могло бы иметь смысл новое конституционное и вообще профессиональное правосознание Конституционного Суда, более самостоятельное переосмысление его судьями самой Конституции.
Полезным может оказаться отказ от обожествления, абсолютизации и персонификации случайностей и превратностей ее создания и принятия. Так ли уж бесспорно суждение М.В. Баглая, будто нынешнюю Конституцию уместно именовать ельцинской (по аналогии с деголлевской)?
В истории такие эпитеты и сравнения, особенно сравнения несравнимого, выражают скорее уровень конституций, чем собственно авторство их. Если Конституцию и почитать ельцинской, то из всего сего никак не следует обязательность правопонимания, правосознания и правоприменения всего лишь ельцинского.
© Беляев Валерий Григорьевич
Опубликовано в издании: Современные проблемы взаимодействия материального и процессуального права России: теория и практика : материалы Всероссийской научно-практической конференции (17-18 апреля 2003 г.). - Екатеринбург: УрГЮА. -2004. - Ч. 2. - C. 299-304.