НОВОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ ПЛЕНУМА ВЕРХОВНОГО СУДА РФ О НЕОБХОДИМОЙ ОБОРОНЕ И ПРИЧИНЕНИИ ВРЕДА ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ ЛИЦА, СОВЕРШИВШЕГО ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Егорова Н., Гордейчик С.

   27 сентября 2012 г. Пленум Верховного Суда РФ принял постановление № 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление»[1]. Появление данного документа - значительное событие для науки уголовного права и практики его применения. Этого события ждали давно, поскольку постановление Пленума Верховного Суда СССР № 14 от 16 августа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств»[2], в котором рассматривались преимущественно вопросы необходимой обороны, было рассчитано на давно не действующее уголовное законодательство. Применению норм о названных обстоятельствах, исключающих преступность деяния, по-прежнему свойственны обвинительный уклон, а иногда и прямое игнорирование требований уголовного закона.

   Постановление № 19 – внушительный по объему и по степени насыщенности теоретическими положениями акт толкования права.

   В преамбуле к постановлению № 19 разъясняется предназначение норм о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление – обеспечение баланса интересов, связанных, с одной стороны, с реализацией задач уголовного законодательства, с другой стороны – с возможностью правомерного причинения вреда социальным ценностям. По сравнению с постановлением № 14, в новом акте толкования более откровенно проводятся идеи компромисса, а также недопустимости злоупотребления правом на защиту прав и свобод личности, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасных посягательств, а также интересов правосудия.

   В качестве аргумента в пользу таких идей упомянуто решение данного вопроса международным сообществом, признающим вынужденный характер вреда при необходимой обороне и задержании лица, совершившего преступление. Хотелось бы отметить, что по сравнению со ст. 37 УК, ст. 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.[3] предусматривает менее выгодные для обороняющегося условия правомерности причинения вреда: «Лишение жизни не рассматривается как нарушение настоящей статьи, когда оно является результатом абсолютно необходимого применения силы (выделено нами. – Н. Е., С. Г.):

а) для защиты любого лица от противоправного насилия;

b) для осуществления законного задержания или предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях;

с) для подавления, в соответствии с законом, бунта или мятежа»[4].

   Прямое указание на «абсолютно необходимый» характер применения силы сближает необходимую оборону в трактовке Конвенции 1950 г. с крайней необходимостью, что противоречит ст. 37 УК.

   В контексте необходимой обороны «баланс интересов» вовсе не означает их механического равновесия – приоритетными все-таки должны оставаться права лица, защищающего свои или чужие законные интересы от общественно опасных посягательств. Образно говоря, «чаша весов», на которой находятся интересы обороняющегося, всегда должна перевешивать, но эта мысль, на наш взгляд, выражена в преамбуле недостаточно четко. Не соответствует букве и духу ст. 37 УК и парадигма «минимизации вреда посягающему». Поэтому абзац 4 преамбулы постановления № 19 после слов «с возможностью правомерного причинения им вреда - с другой» целесообразно было бы дополнить словами «при сохранении приоритета прав обороняющегося, других лиц, а также охраняемых законом интересов общества или государства». Абзац 5 следовало бы исключить из текста постановления.

   Важны для деятельности сотрудников правоохранительных органов п.п. 1, 27 и 28 постановления № 19. Предусмотренный ими комплекс взаимосвязанных правоположений способен в некоторой мере преодолеть декларативность нормы о равном праве на необходимую оборону всех лиц независимо от их профессиональной или иной специальной подготовки, служебного положения, и от возможности избежать общественно опасного посягательства или обратиться за помощью к другим лицам или органам власти (ч. 3 ст. 37 УК).

   Так, в п. 27 Пленум Верховного Суда РФ разрешил конкуренцию ст. 108 (или 114 УК) со ст. 105 и (или) ч. 3 ст. 286 УК в пользу первых двух привилегированных норм.

   Представляет интерес разъяснение, содержащееся в абз. 2 п. 28: «Не может признаваться преступлением причинение вреда таким лицом (сотрудником правоохранительного органа, военнослужащим или иным лицом, которым законодательством разрешено применение оружия, спецсредств, боевой и специальной техники или физической силы для исполнения служебных обязанностей. – Н. Е., С. Г.), применившим оружие, специальные средства, боевую и специальную технику или физическую силу с нарушением установленного действующим законодательством порядка их применения, если исходя из конкретной обстановки промедление в применении указанных предметов создавало непосредственную опасность для жизни людей или могло повлечь за собой иные тяжкие последствия (экологическую катастрофу, совершение диверсии и т.п.)». Процитированное положение, хотя и направлено на реализацию принципа равного права всех на необходимую оборону, а также на задержание лица, совершившего преступление, все-таки окончательно не разрешает в пользу уголовного закона некоторые коллизии норм ст. 19-23 Федерального закона от 7 февраля 2011 г. № 3-ФЗ «О полиции» (в ред. от 25 июня 2012 г.)[5] и ст. 37 и 38 УК. В п. 28 постановления № 19 следовало бы прямо указать, что при нарушении обороняющимися (задерживающими) установленного законодательством порядка применения оружия, спецсредств, боевой и специальной техники или физической силы действия названных субъектов следует оценивать с позиций уголовного законодательства о необходимой обороне и о причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление.

   В п. 2 постановления № 19 предпринята попытка выявить критерии общественно опасного посягательства, сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица. К таковым Пленум Верховного Суда РФ относит, в частности:

- причинение вреда здоровью, создающего реальную угрозу для жизни обороняющегося или другого лица (например, ранения жизненно важных органов);

- применение способа посягательства, создающего реальную угрозу для жизни обороняющегося или другого лица (применение оружия или предметов, используемых в качестве оружия, удушение, поджог и т. п.).

   Далее указано, в чем может выражаться непосредственная угроза применения насилия, опасного для жизни обороняющегося или другого лица: в высказываниях о намерении немедленно причинить смерть или вред здоровью, опасный для жизни, демонстрации нападающим оружия или предметов, используемых в качестве оружия, взрывных устройств, если с учетом конкретной обстановки имелись основания опасаться осуществления этой угрозы.

   Конечно, для правоприменителя небесполезны подобные разъяснения. Однако нельзя не обратить внимание на их очевидную неполноту, а также на то, что они рассчитаны не на самые сложные ситуации. А ведь речь идет о физическом или психическом насилии, предоставляющем субъекту права на необходимую оборону полную свободу действий, связанную с возможностью причинения посягающему любого по характеру и объему вреда (п. 10 постановления № 19). Можно ли оценить посягательство как опасное для жизни, если, не используя оружия или предметов, используемых в качестве оружия, посягающий наносит удар (допустим, кулаком), от которого потерпевший теряет сознание, либо нападающий ломает потерпевшему руку или ногу? Возникает ли у обороняющегося право на причинение смерти террористу, который, не демонстрируя взрывное устройство (отметим, что взрывные устройства, по смыслу анализируемого постановления, видимо, не относятся ни к оружию, ни к предметам, используемым в качестве оружия), пытается привести его в действие?

   Очень хотелось бы узнать позицию высшей судебной инстанции по поводу насилия, не являющегося опасным для жизни, однако сигнализирующего о высокой степени вероятности крайне неблагоприятного для потерпевшего развития событий. Как, например, оценить попытку затащить в салон автомобиля потерпевшего с целью его похищения или захвата в качестве заложника, а также удержание лица в качестве похищенного или заложника; нападение на женщину или ребенка с целью совершения изнасилования, насильственных действий сексуального характера и т. п. при условии, что вред здоровью потерпевших в обозначенный момент (или период) не причинялся, да и сам по себе способ посягательства не создавал реальной угрозы для жизни указанных лиц? Правомерным ли будет причинение тяжкого вреда здоровью или даже смерти субъектам таких посягательств? По нашему мнению, ответ на этот вопрос должен быть положительным, так как опасность насилия для жизни обороняющегося или другого лица надлежит устанавливать исходя не только из характера насилия в момент посягательства, но и с учетом типичной и (или) реально возможной динамики умысла виновных при совершении посягательств определенного вида и столь же типичных (реально возможных) сценариев поведения посягающего, а также типичных (реально возможных, хотя и не включаемых в конструкцию основных составов) последствий подобных преступлений. Пострадавший же посягатель «легко мог избежать вреда, отказавшись от задуманного им посягательства»[6]. Не случайно в литературе ч. 1 ст. 37 УК подвергается критике и предлагается расширить перечень объектов уголовно-правовой охраны, при посягательстве на которые допустимо причинение любого вреда посягающему[7]. Реальность угрозы для жизни нужно устанавливать на основе как объективно возможного (подтверждаемого, в том числе, криминологическими данными) развития ситуации, так и его субъективного восприятия потерпевшим. С учетом сказанного, при действующей редакции ч. 1 ст. 37 УК понятию «насилие, опасное для жизни», следовало бы придать несколько иной, более глубокий смысл и дать распространительное толкование данного термина в п. 2 постановления № 19.

   Вспоминается одна учебная задача, решить которую предлагал один из авторов статьи курсантам второго курса Волгоградской академии МВД России.

   Директор коммерческого банка Г. был похищен и содержался в квартире на 12 этаже без воды и пищи. Его неоднократно избивали, требуя выдать шифры сейфов в банке. На третью ночь, когда охранявшие его двое вымогателей уснули, Г. развязал себе руки, взял у одного из спящих пистолет и двумя выстрелами убил их[8].

   Письменные решения этой задачи, в которых действия Г. признавались правомерными, были в явном меньшинстве. В остальных учащиеся усматривали либо превышение пределов необходимой обороны, либо вообще отсутствие ситуации необходимой обороны.

   Похоже, по-прежнему на доктринальном уровне останется решение проблемы допустимости причинения смерти субъектам насильственных посягательств на половую свободу и половую неприкосновенность – при том, что ученые в этом вопросе не единодушны[9].

   Вопрос о правомерности причинения посягающему любого вреда возникает и при словесных угрозах, имеющих неопределенный характер - в частности, если они высказаны уже после состоявшихся насильственных посягательств со стороны данного субъекта, совершенных в отношении адресата угрозы или других лиц. Тот вариант словесной угрозы, который рассмотрен Пленумом Верховного Суда РФ («Я, дорогой, вам травмы сейчас нанесу»[10]) – не единственный. По силе же психологического воздействия на жертву неопределенные угрозы не уступают заявлениям о намерениях причинить какой-либо конкретный вред правоохраняемым благам (особенно если исходят от лиц с известным потерпевшему криминальным прошлым).

   Казалось бы, при отсутствии бесспорных признаков насилия, опасного для жизни, при неопределенных угрозах следует констатировать посягательство второго вида, т. е. не сопряженное с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, и делать вывод о правомерности (неправомерности) причинения смерти посягающему на основании ч. 2 ст. 37 УК и пп. 3 и 13 постановления № 19. Но есть опасения, что оценочный характер признаков превышения пределов необходимой обороны (очевидно, полностью не устранимый) - особенно таких, как «тяжесть последствий, которые могли наступить в случае доведения посягательства до конца», «наличие необходимости причинения смерти посягавшему лицу или тяжкого вреда его здоровью для предотвращения или пресечения посягательства», а также «иные обстоятельства, которые могли повлиять на реальное соотношение сил посягавшего и оборонявшегося лиц» - будет способствовать сохранению обвинительной тенденции при квалификации действий оборонявшихся. У этой тенденции есть и объективные причины: по личным наблюдениям одного из авторов статьи, проработавшего судьей более 12 лет, едва ли не по каждому второму уголовному делу об убийствах, совершенных в условиях неочевидности, подсудимые выдвигают версию о самообороне, и опровергнуть их утверждения довольно сложно.

   В п. 5 постановления № 19 записано: «Состояние необходимой обороны может быть вызвано и общественно опасным посягательством, носящим длящийся или продолжаемый характер (например, незаконное лишение свободы, захват заложников, истязание и т. п.). Право на необходимую оборону в этих случаях сохраняется до момента окончания такого посягательства».

   Приведенное разъяснение весьма ценно, поскольку в сознании граждан и правоприменителей посягательство зачастую отождествляется с нападением (в 95 % случаев общественно опасные посягательства при необходимой обороне – это нападения[11]).

   Пункт 16 постановления № 19 посвящен мнимой обороне. Известные из постановления № 14 правила квалификации «обороняющегося» приведены в данном пункте без существенных изменений (с той лишь разницей, что учтены различия в пределах необходимой обороны в зависимости от вида общественно опасного посягательства, а также добавлены разъяснения о квалификации на общих основаниях действий «обороняющегося», когда окружающая обстановка не давала оснований полагать, что происходит общественно опасное посягательство).

   Сомнительными видятся правила квалификации деяния как совершенного в состоянии необходимой обороны при извинительной ошибке лица, а также как превышения пределов необходимой обороны - при превышении пределов защиты, допустимой в условиях соответствующего реального посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, или с непосредственной угрозой применения такого насилия (абз. 2 п. 16). Для оценки содеянного как совершенного в ситуации необходимой обороны (с соблюдением всех условий правомерности причинения вреда либо с превышением пределов необходимой обороны) нет никаких оснований, так как общественно опасное посягательство отсутствует, и необходимая оборона объективно не существует. В первом случае (т. е. когда обстановка давала основания полагать, что совершается реальное общественно опасное посягательство, и лицо, применившее меры защиты, не осознавало и не могло осознавать отсутствие такого посягательства) имеет место невиновное причинение вреда (ст. 28 УК); во втором – обычное умышленное преступление[12].

   То же самое можно сказать и о рекомендациях Пленума о применении правил ст. 38 УК в случаях заблуждения лица относительно характера совершенного задержанным деяния (мнимого преступления) или относительно личности задерживаемого (т. е. задержания мнимого преступника) – см. абз. 2 и 3 п. 24 постановления № 19.

   В п. 17 постановления № 19 содержится разъяснение о применимости правил квалификации содеянного как необходимой обороны к случаям использования не запрещенных законом автоматически срабатывающих или автономно действующих средств или приспособлений для защиты охраняемых уголовным законом интересов от общественно опасных посягательств.

   В теории уголовного права по данному вопросу долго велись споры, в результате чего сформировались, по крайней мере, три подхода к решению проблемы. Согласно первому, использование указанных средств или приспособлений не может оцениваться по правилам необходимой обороны, поскольку во время сооружения приспособлений посягательства еще нет, поэтому нельзя сопоставить опасность посягательства и способы защиты[13]. В соответствии со второй позицией, применение таких технических устройств в отношении посягающего полностью вписывается в рамки института необходимой обороны[14]. Сторонники третьей точки зрения считают, что при использовании подобных устройств применимы нормы о необходимой обороне, но причиненный вред может быть любым - главное, чтобы не создавалась опасность для третьих лиц, не имеющих отношения к общественно опасному посягательству[15].

   Правовая позиция Пленума Верховного Суда РФ представляется справедливой и обоснованной. Несмотря на отсутствие обороняющегося на месте совершения общественно опасного посягательства, названные средства или приспособления приобретены или изготовлены именно данным лицом и приведены им в состояние готовности; они срабатывают благодаря упреждающему поведению этого лица; их свойства и, следовательно, примерные границы возможного вреда известны обороняющемуся.

   К сожалению, в рассматриваемом постановлении нет разъяснений об уголовно-правовой оценке ситуаций, в которых для защиты от общественно опасных посягательств используются средства, способные причинить вред посягающему исключительно в результате его собственных противоправных действий (например, специально приготовленные отравленные еда или напитки, которые потребляет злоумышленник, проникший в дачный домик с целью совершения кражи)[16].

   По нашему мнению, подобные казусы не имеют криминального характера (как, впрочем, и отношения к необходимой обороне), поскольку между поведением «обороняющихся» и вредом здоровью или смертью посягающих (и даже третьих лиц) отсутствует причинная связь (она есть только между поведением самих посягателей и третьих лиц и крайне неблагоприятными для них последствиями).

[16] См., напр.: Козлова Н. Береги вора! Как защитить от воров свою дачу и не попасть при этом в тюрьму? // Российская газета – Неделя № 4930 (106). 2009. 11 июня.

   Статья опубликована в издании: Законность. 2013. № 2. С. 15-20.