О ДЕКРИМИНАЛИЗАЦИИ КЛЕВЕТЫ И ОСКОРБЛЕНИЯ

Егорова Н. А., доктор юридических наук

«…падение нравов в обществе меняет сознание и поведение людей. А поскольку право не может быть выше, чем культурный уровень (известная марксистская формула), законодатель вынужден пойти на декриминализацию определенных поступков»

(Шувалов И. И. Проблема эффективности правотворчества в свете современной политико-правовой теории управления обществом // Журнал российского права. 2005. № 4. С. 92).

O tempora! O mores!

    Федеральным законом от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ ст. 129 УК («Клевета») и ст. 130 УК («Оскорбление») признаны утратившими силу. Этим же законом в КоАП РФ введены одноименные ст. 5.60 и 5.61.

    Вопрос о декриминализации названных деяний обсуждался давно, причем особенно активно - в журналистской среде. Российские специалисты в области уголовного права, как правило, воспринимали эту идею без энтузиазма, предлагая альтернативные пути обеспечения свободы слова – изменение и международную унификацию законодательства (не только уголовного) о клевете и оскорблении[1] либо декриминализацию только клеветы и оскорбления без квалифицирующих признаков[2]. В научной литературе подчеркивалась значимость уголовно-правовых средств противодействия таким формам поведения, предлагались способы оптимизации оснований уголовной ответственности за клевету и оскорбление[3]. Это обусловлено высочайшей ценностью таких объектов, как честь, достоинство и репутация и, следовательно, достаточным для криминализации уровнем общественной опасности посягательств на них. По справедливому замечанию А. А. Арямова, «общество, в котором люди неуважительно относятся к одним из основных моральных категорий, не может гармонично развиваться. Полагаем, что этим и обосновывается необходимость именно уголовной ответственности за посягательства на честь, достоинства и репутацию»[4].

    Отказ государства от уголовно-правовой охраны чести, достоинства и репутации граждан означает признание приоритетными материальных аспектов личности: ее жизни, здоровья, физической свободы. И, конечно же, собственности и экономической деятельности, которые, в строгом смысле слова, отнесены к объектам преступлений в сфере экономики, хотя представляют собой материальную основу существования личности. Но ведь именно такие атрибуты, как честь и достоинство, т.е. духовная, психологическая составляющая человека, придают ему свойство личности, человека «являющегося кем-то», а не просто живого, здорового и обладающего имуществом и, возможно, занимающегося бизнесом.

    Еще одним показателем сомнительного характера декриминализации клеветы и оскорбления можно считать специфический (хотя и признаваемый не всеми специалистами) способ их совершения – психическое насилие[5]. То, что эти деяния выводят людей из душевного равновесия, а значит лишают их (порой надолго) возможности вести нормальный образ жизни, вряд ли вызовет сомнения[6].

    В качестве одного из немаловажных аргументов в пользу декриминализации клеветы и оскорбления приводится уголовное законодательство развитых стран. Что же пишут об этом в современных сравнительно-правовых исследованиях? «Составы клеветы или диффамации … содержатся в уголовном законодательстве почти всех стран мира. При этом, однако, в развитых странах в последние десятилетия сложилось весьма сдержанное отношение к применению уголовной ответственности за указанные деяния, поскольку подобная практика якобы нередко оказывается несовместимой со свободой выражения мнений. В связи с этим в развитых государствах случаи уголовного преследования по делам о диффамации встречаются все реже, а приговоры к лишению свободы по этим делам практически никогда не выносятся. Все более утверждается мнение, что в случаях диффамации гражданско-правовые санкции уместнее уголовного наказания и что применение уголовного наказания за диффамацию не оправдано ни в каких случаях. Так, в Норвегии последний известный случай тюремного заключения по обвинению в диффамации имел место в 1933 г., в Австралии — более чем 50 лет назад. Указанные выше тенденции привели к полной декриминализации клеветы как преступления против чести и достоинства личности в новом уголовном законодательстве Молдовы, Украины и Эстонии»[7].

    Не случайно полностью цитирую этот фрагмент — создается впечатление, что авторы не вполне согласны с такими тенденциями — и, похоже, не без оснований. К тому же, в уголовном праве большинства государств состав клеветы все-таки имеется. То же самое относится и к оскорблению. «Показательными исключениями» стали только уголовное право США, Грузии, Молдовы, Румынии, Украины, Эстонии, Новой Зеландии[8]. Но ведь семь государств (при том, что всего их в мире более 200) — это совсем немного.

    По содержанию уголовного законодательства можно судить о культуре населения данного государства. Само наличие в УК статей о клевете и оскорблении — показатель серьезного отношения общества к таким благам, как честь, достоинство и репутация. И оснований для снижения высокой оценки этих благ нет никаких.

    По данным официальной статистики за 2005-2010 гг.[9], ст. 129 и 130 УК применялись, назвать их «мертвыми» было никак нельзя. Причем количество зарегистрированных фактов оскорбления вполне сопоставимо с количеством убийств (ст. 105 УК), а в отдельные годы даже было больше. Примечательно, что случаи доведения до самоубийства (ст. 110 УК) фиксировались в обозначенный период значительно реже, однако вопрос о декриминализации этого деяния, похоже, не ставится.

    Сравнение сведений за 1997 г. и за 2007 г. показывает, что рост количества преступлений, предусмотренных ст. 129 УК, составил 121,9 %; преступлений, предусмотренных ст. 130 УК – 389,4 %[10].

    Способность оклеветать и оскорбить себе подобного – первый шаг на пути к более серьезным с юридической точки зрения поступкам (побоям, причинению вреда здоровью различной тяжести, доведению до самоубийства и т.п.). В криминологических исследованиях выделяются такие качества субъектов клеветы и оскорбления, как «низкая правовая и общая культура; примитивизм личных интересов и потребностей; пренебрежительное отношение к окружающим; нежелание уважать достоинство другого лица; эмоциональная черствость; отсутствие нравственно высоких идеалов; отсутствие чувства стыда; агрессивное поведение в конфликтных ситуациях; стремление удовлетворить возникшее желание, не останавливаясь ни перед чем»[11].

    Распространенный довод «за» исключение составов клеветы и оскорбления из УК – возможность защиты чести, достоинства и деловой репутации при помощи административно-правовых и гражданско-правовых мер. Теперь за клевету и оскорбление виновным грозит административный штраф, размер которого, во-первых, зависит не столько от степени вредоносности правонарушения (способов совершения, нравственных страданий потерпевшего и т.п.), сколько от правового статуса правонарушителя (гражданин, должностное лицо или юридическое лицо); во-вторых, при совершении проступка гражданином является просто смехотворным (от одной до двух тысяч рублей за «простую» клевету и от одной до трех тысяч рублей за «простое» оскорбление). Что же касается гражданско-правового механизма защиты чести и достоинства (особенно при оскорблении), то он требует существенной доработки[12].

    Таким образом, отказ от уголовно-правового противодействия посягательствам на честь и достоинство граждан представляется преждевременной мерой.

    Оскорбление обычных граждан перешло в разряд административных правонарушений, но законодатель не решился сделать это в отношении норм об оскорблении так называемых «специальных потерпевших»: участников судебного разбирательства (ст. 297 УК) и представителей власти при исполнении ими своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением (ст. 319 УК). Такой подход не только нарушает принцип равенства перед законом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ). С исключением из уголовного закона ст. 130 УК универсальное определение понятия «оскорбление» оказалось в ч. 1 ст. 5.61 КоАП. Тем не менее, скорее всего, при квалификации содеянного по ст. 297 и 319 УК правоприменитель по-прежнему будет исходить из того, что унижение чести и достоинства потерпевшего при оскорблении должно быть выражены в неприличной форме. Следовательно, вопрос о том, что понимать под неприличной формой, как был, так и останется актуальным.

    В новейших публикациях по данной проблеме просматривается тенденция к неоправданно ограничительному толкованию понятия «неприличная форма», что создает теоретическую почву для еще большего сужения сферы действия норм об оскорблении. В одной из таких работ указывается, что словесное оскорбление может быть выражено только в употреблении в адрес конкретного человека «неприличных (непристойных) нецензурных языковых форм»[13]. При этом подчеркивается, что «к нецензурной лексике в современном русском языке следует однозначно отнести пять слов – нецензурные обозначения мужского и женского половых органов, нецензурное обозначение процесса совокупления и нецензурное обозначение женщины распутного поведения, а также все образованные от этих слов языковые единицы, т. е. все языковые единицы, содержащие в своем составе данные корни»[14].

    Если согласиться с этим, то очень многие случаи оскорбления не будут охвачены соответствующими статьями УК. Сущность словесного оскорбления заключается все-таки не в нарушении языковых норм, а в посягательстве на общественную оценку (честь) и самооценку (достоинство) индивида. Эти «идеальные» блага могут быть нарушены (и еще посильнее, чем нецензурными словами, которыми уже никого не удивишь, да и вряд ли убедишь) при помощи вполне литературной, но обидной, не принятой в общении лексики. Неприличную форму унижения чести и достоинства следует констатировать, когда высказывания противоречат общепризнанным правилам межличностного общения[15].

    Вот примеры, подтверждающие это.

  В судебно м заседании Б., являясь подсудимым, в ходе допроса свидетеля сказал ей: «Ты мразь». Суд, признавая Б. виновным в преступлении, предусмотренном ч. 1 ст. 297 УК, указал в приговоре, что Б. «проявил неуважение к суду, оскорбляя участника судебного разбирательства, находящуюся в судебном заседании, действуя вопреки общепринятым правилам поведения в обществе, избрав унизительную форму общения с человеком»[16].

    В другом случае суд, опираясь на заключение судебно-лингвистической экспертизы, вынес обвинительный приговор по ч. 1 ст. 297 УК, признав неприличными слова «падла» и «богодул», высказанные в зале судебного заседания подсудимым Ш. в адрес потерпевшего[17].

    По ч. 1 ст. 319 УК была осуждена К., которая назвала сотрудника полиции, находившегося при исполнении должностных обязанностей, «козлом» и словом, обозначающим мужчину нетрадиционной половой ориентации[18].

    Наконец, один из самых известных и ярких примеров – определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 5 июня 1997 г. по делу адвоката Котова, который дважды во время судебного заседания назвал председательствующего судью А. преступником[19]. Несмотря на то, что слово «преступник» не относится к нецензурной и даже к так называемой сниженной лексике, суды первой и кассационной инстанций правильно усмотрели в поведении Котова состав оскорбления судьи.

    Если же признать правоту авторов упомянутой статьи, то лиц, указанных в качестве потерпевших в ст. 297 и 319 УК, допустимо называть как угодно, главное – не использовать тех самых заветных слов, которых всего-то пять, и их производных. Очевидно, это приведет к ничем не обоснованному ослаблению уголовно-правовой защиты таких лиц от общественно опасных посягательств на их честь и достоинство.