Во-первых, характеризуя правовую культуру современного российского общества как совокупность доминирующих традиций поведения в сфере права, нельзя не указать на криминализацию общества как одну из основных причин ее деформации. Отказ от применения смертной казни в этой ситуации означает, по сути дела, терпимо-попустительское отношение к крайним, в том числе организованным проявлениям преступного насилия. Аргументы в пользу отказа от смертной казни в таких условиях звучат «как предложения не замечать серийных убийц и насильников» [10].

Отметим, что в истории нашей страны не раз имели место периоды, когда ситуация в обществе предельно обострялась, когда мутный вал преступности (в том числе террористической) создавал угрозу прямого уничтожения государства. В такие моменты широкое применение смертной казни (при всех очевидных минусах) оказывалось едва ли не единственным средством удержать ситуацию под контролем. Например, как инструмент борьбы с терроризмом в августе 1906 г. были учреждены военно-полевые суды, получившие широкие полномочия, в том числе и приговаривать к смерти за «связанное с применением оружия насилие, когда сам факт деяния очевиден и достоверен». Обосновывая их создания, П.А. Столыпин указывал: «Бывают, господа, роковые минуты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит избирать между целостностью теорий и целостностью Отечества». Разумеется, подобные чрезвычайные меры могут носить лишь временный характер (так, военно-полевые суды в России просуществовали 9 месяцев, и, выполнив свою задачу, были упразднены) [11].

Во-вторых, исследователи русского менталитета признают тот факт, что отсутствие предела, нечувствительность к мере и границе, именуемая в быту «широтой натуры» русского человека, есть одна из его основных характеристик. Это обстоятельство требует от сознательного нормотворчества четко и недвусмысленно обозначать предел дозволенного. Смертная казнь и есть тот предел, которым общество обозначает свое неприятие крайних проявлений насилия на определенном этапе своего развития [12]. Понятно, что в иной, например, западноевропейской, социокультурной традиции, с доминированием установок, комплиментарных логике правового мышления, этот предел может быть иным.

В-третьих, в разных обществах и культурах существует различная мера базисного консенсуса относительно фундаментальных ценностей и норм, приемлемого и неприемлемого. Никакой плюрализм и толерантность не являются в этом смысле безусловными и безграничными, как только мы покидаем почву спекулятивного теоретического мышления. Сегодня Западная Европа платит насилием и массовыми беспорядками за свою неспособность расстаться с просветительскими иллюзиями о безграничности культурного плюрализма и естественном (линейно-прогрессистском) пути интеграции неевропейцев в европейскую культуру. «Смерть мультикультурализма» поставила в повестку дня длинный перечень теоретических и практических вопросов, поиск ответов на которые пока трудно признать успешным [13].

Миф о неуклонном торжестве рационального европейского правосознания с его культом прав человека, исключающим смертную казнь, рушится при столкновении с современной социальной реальностью. Достаточно вспомнить совсем недавний пример печально знаменитого «норвежского стрелка» Андерса Брейвика, убившего в июле 2011 г. 77 человек и ранившего 151. За свои преступления он получил максимальное по норвежским законам наказание – 21 год тюрьмы. Несложный арифметический подсчет показывает, что за каждого погибшего (о раненых мы и вовсе не говорим) Брейвик проведет в тюрьме менее трех с половиной месяцев! Абсурдность ситуации усугубляются тем, что Брейвику будет предоставлена комфортная трехкомнатная камера, включающая в себя кабинет с ноутбуком и телевизором, тренажерный зал и спальню. Его содержание обойдется налогоплательщикам в 850 тысяч долларов в год. На фоне таких сообщений вовсе не удивительно, что в сверхтолерантной законопослушной Норвегии сестры Брейвика вынуждены скрываться, чтобы избежать расправы со стороны разъяренных родственников жертв «норвежского стрелка». Отец Брейвика отрекся от него, заявив, что его сын должен покончить жизнь самоубийством…

Мы не видим ничего неожиданного в том, что большинство российских граждан позитивно относятся к сохранению смертной казни за особо опасные преступления [14]. Не лишне здесь еще раз напомнить нашей «прогрессивной» юридической общественности, что всякая правовая новелла (инновация, реформа), расходящаяся, по словам П. Сорокина, с «базовыми инстинктами» народа, рано или поздно обречена на провал.

Если говорить об обратном влиянии на философию иных познавательных позиций, то, прежде всего, укажем на роль философско-правового дискурса и дискурса общественной морали. Они задают определенный, прежде всего, функциональный, ракурс рассмотрения проблемы смертной казни: оправдывает ли она себя как мера наказания, что позволяет нам избежать ловушек морализаторства и социального прожектерства. Отношение к смертной казни здесь рассматривается как отношение общества к преступнику, разрушающему общепризнанный мир (и порядок) социальных связей, а также к содеянному им как прецеденту отношения к другим людям и обществу в целом. Причем к такому прецеденту, который опасен не только как крайняя форма проявления насилия, но и как форма, могущая при определенных условиях стать массовидной, способная к распространению через психологические механизмы подражания и заражения. Таким образом, идея и связанные с ней поступки соотносятся уже не только с логикой разума, но и с логикой реальных отношений, существующих в обществе.

Именно с этих позиций вторгаются в философский дискурс юристы-практики. Если с позиций логики разума, например, возможность судебной ошибки при вынесении смертного приговора кажется непреодолимой опасностью, то с позиций практической логики принятия решений риск ошибки можно, если не устранить, то минимизировать [15]. То обстоятельство, что в контексте других рисков, существующих в поле российской уголовной юстиции, риск смертной казни невиновного вряд ли может быть назван наибольшим злом, разумеется, не отменяет необходимости обсуждения данной проблемы, но меняет направленность дискуссии. Выясняется, что риски такого рода не влияют существенно на состояние преступности, а потому, с точки зрения практиков, кажутся умозрительными. Но коль скоро рационально сконструированная философом модель не подтверждается социальной практикой [16], то отсюда следует, что в реальности люди руководствуются иными – не только рациональными – мотивами поведения. Вопреки желанию философа, все, что связано с обсуждением проблем смертной казни не только окрашено эмоциями, но и испытывает давление разнообразной индивидуальной и коллективной памяти, силы традиции и культурных стереотипов. Не следует, к примеру, третировать всем известный принцип ранних правовых систем «око за око, зуб за зуб» как сугубо архаичный и безнадежно «отставший» от «современных» представлений. Нельзя исключать, что этот и подобные ему принципы, будучи иррациональными по своей природе, фиксируют, тем не менее, накопленный цивилизованным человечеством опыт самосохранения, оберегают людей от опрометчивых решений в вопросах жизни и смерти. Во всяком случае, для философского дискурса важно то, что логика разума при всей своей значимости не является единственной системой координат при принятии решений о жизни и смерти. Более, того, вполне возможно, что эта логика отнюдь не имеет (не должна иметь?) здесь главенствующего характера.

Иррациональная мотивация, опыт переживания и проживания жизни, ее психология и феноменология заставляют нас критически отнестись ко многим философским и этическим постулатам. Именно накопленный чувственный опыт, а вовсе не слепая нахлынувшая страсть или жажда мести убеждают нас порой, что из признания ценности жизни рода человеческого далеко не всегда вытекает признание ценности жизни конкретного человека. Признавая за преступником право на покаяние и исправление, мы понимаем, что далеко не всякую вину можно загладить, страдание компенсировать, ущерб возместить. Да и не всякая личность на это способна. Философская максима избегать окончательных суждений о человеческой сущности растворяется в конкретности формы, совершенного преступником и пережитого нами преступного деяния. Логика юридического дискурса, в отличие от морального, обращает наше внимание, прежде всего, на совершенные людьми поступки, реально наступившие последствия, а потом уже на их умысел и мотивы. Право выносит свое решение, оценивая не сущность человека, а форму (способ) ее проявления. Смертный приговор - лишь оценка абсолютной неприемлемости избранной индивидом формы самореализации и отказ общества терпеть дальнейшие «опыты» выбора того, кто самоутверждается ценой разрушения жизни других. Сила терпения – этот своеобразный запас социальной прочности – своя в каждой социокультурной среде, она далеко не всегда выдерживает любые жизненные стратегии самореализации. И даже в современном обществе эта сила не может быть изменена волей разумного социального конструирования.

Примечания

1. Смертная казнь: за и против: [cб.] / сост. О.Ф. Шишов, Т.С. Парфенова; под ред. С.Г. Келиной. – М.: Юрид. лит., 1989; Болдырев Ю. Ю. Смертная казнь: кто против? См: http://www.stoletie.ru/poziciya/smertnaja_kazn_kto_protiv_2009-11-02.htm; Корецкий Д. Проблемы легитимности фактической отмены смертной казни // Уголовное право. - 2010. - № 6. - С.27-30; Малько А.В. Юридические парадоксы применения смертной казни в современной России / А.В.Малько, В.А.Терехин // Государство и право. - 2011. - № 3. - C.24-29.; Соколов Н.Я. Юристы о смертной казни // Государство и право. - 2012. - № 8. - С. 5-12.; Пилецкий С. Г. Смертная казнь: варварство или справедливость? // СОЦИС Социологические исследования - 2010 - № 6. – С.118-126.

2. Омельченко Н.В. Метафизический аргумент против смертной казни // Материалы XII научной конференции профессорско-преподавательского состава Волгоградского государственного университета (12-21 апреля 1995 г.). — Волгоград: Издательство Волгоградского университета, 1995. — С. 13-17.

3. См. подробнее: Кальченко Н.В. Право человека на жизнь (вопросы теории и практики). - Волгоград: ВА МВД России, 2003. С. 23 – 40.

4. Наумов А.В. Логическим завершением дискуссии по проблеме отмены смертной казни в России должна стать отмена высшей меры наказания // Вестник прав человека: международный журнал – 2001. - № 3. – С. 38.

5. Карташкин В.А. Право на жизнь – основное право каждого человека // Вестник прав человека: международный журнал – 2001 - № 3. – С. 37.

6. Рассел против Росселя или руки прочь от Каина // Российский Вестник «Международной амнистии» - 2001. - № 20. – С. 12. Парадоксальным образом, в том же материале на соседней странице указывается на существование смертной казни «в таких передовых демократиях, какими являются Соединенные Штаты и Япония».

7. Писаревский А.Г. К вопросу об отмене смертной казни в России // Вестник прав человека: международный журнал – 2001. - № 3. – С. 41.

8. См., напр.: Корецкий Д.А. Законна ли отмена смертной казни? // Защита и безопасность – 2013. - № 2. - С. 30-31.

9. Соловьев В. С.Оправдание добра / отв. ред. О. А. Платонов – М.: Институт русской цивилизации, Алгоритм: 2012. - С. 534.

10. Таранцов М.А. Смертная казнь: за и против // Вестник прав человека: международный журнал – 2001. - № 3. – С. 56.

11. Дементьева Ю. Расстрел как государственная необходимость // Защита и безопасность – 2012. - № 4. - С. 10, 11.

12. По данным Фонда общественного мнения (ФОМ) за март 2012 г., по мнению большинства опрошенных, смертной казнью необходимо карать сексуальные преступления (72%); убийства (64%); терроризм (54%). См: http://fom.ru/obshchestvo/10378. Сходные данные дает ВЦИОМ за 2009 г.: смертная казнь приемлема, в первую очередь, в отношении лиц, участвовавших в изнасиловании несовершеннолетних (79%); для наказания террористов (65%), наркоторговцев (61%) и совершивших предумышленное убийство (60%). См:  http://wciom.ru/index.php?id=269&uid=12868)

13. См., напр.: Федюнин С.Ю. Мир после мультикультурализма: научные прорывы и политические тупики // Вестник института Кеннана в России – 2013 – Вып. 23. - С. 66–76; Саррацин Т. Германия: самоликвидация. - М.: Рид Групп, 2012. - Пер. с нем. - 400 с.; Якунин, В.И. Диалог цивилизаций для построения мирных и инклюзивных обществ // Полис. - 2012. - № 5. - С. 8 – 16; Малахов В.С. После мультикультурализма: Европа и ее иммигранты // Вестник института Кеннана в России – 2012. – Вып. 21. - С. 45–55.

14. Как показывает опрос ФОМ, 62 % россиян выступают за возвращение к применению смертной казни; за соблюдение моратория на смертную казнь высказался 21 %; за полную отмену смертной казни высказались 5 %. (Для сравнения: в 2009 г. по опросам «Левада-центра» эти позиции разделяли соответственно: 41 %; 24 %; 12 % См: http://wciom.ru/index.php?id=269&uid=12868). Вынесение смертных приговоров считает допустимым 66 % опрошенных; недопустимым – 15 %; затруднились с ответом – 19 %. См: http://fom.ru/obshchestvo/10378

15. См., напр.: Болдырев Ю.Ю. Указ соч.

16. Это, впрочем, не исключает возможности ее подтверждения отдельными фактами, единичным опытом.

© Стризое Александр Леонидович

© Матвиенко Евгений Алексеевич

Опубликовано в издании: Вестник Волгоградской академии МВД России. 2013. № 3. С. 165-171.